![]() |
![]() |
||||
|
|||||
|
|||||
|
![]() |
![]() |
|||
![]() |
![]() |
![]() |
|||
![]() |
![]() |
![]() ![]() |
![]() |
||
![]() |
БОЛЬШЕ ВСЕГО Я НЕНАВИЖУ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ТУПОСТЬ…
|
||||
Дьявольская улыбка, улыбка Чеширского кота, есть еще много видов и названий улыбок… Саркастическая, например. Но для человека, видевшего однажды улыбку Виктора Авилова, все эти термины становятся просто ненужными. Действительно, он был и Калигулой (в репертуарном спектакле Театра на Юго-Западе), и Мордаунтом («Двадцать лет спустя»), и даже благородным Эдмоном Дантесом («Узник замка Иф»). Все его герои хоть иногда, но улыбались. И присаживаясь за столик уютного кафе, протягивая мне руку, Виктор Авилов улыбнулся. |
|||||
|
|||||
— О чем будем беседовать?
Мысленно я предпочел пожать руку графу Монте-Кристо и, улыбаясь в ответ, сказал:
— Ну, о чем всегда предпочитают беседовать журналисты?
— А-а-а, деньги, женщины и вино? Ну и еще — как я просыпался знаменитым?
— Видите ли, простым смертным это всегда интересно, потому как надежда на то, что и ты сам когда-то вдруг станешь знаменитым, живет в каждом (ну или почти в каждом из нас). Во всяком случае, до определенного момента. Поэтому хочется быть готовым.
— Должен вас разочаровать. Я никогда не мечтал стать актером.
— ?
— Да-да. Все произошло совершенно случайно. В театр меня буквально вытащили из-за баранки. Я занимался озеленением города Москвы и ни о каких ролях не мечтал. Это долгая история. Если в двух словах, то у моего друга старший брат был одержим театром. Он нас в конце концов и заразил. Собственно, старший брат моего друга и является основателем, главным режиссером Театра на Юго-Западе. А актерского образования у меня нет никакого. Но все как-то закрутилось, покатилось, пошло, пошло, я и сам не заметил, как стал актером.
— То, что является соблазном для миллионов, для вас совсем соблазном не было. Скажите, а сама профессия таит в себе соблазны?
— Не знаю, что вы имеете в виду. Ну, для многих мальчиков и девочек — наверно. Они мечтают о том, что их будут узнавать, брать автографы... Это некие грезы: цветы, поклонники, статьи в газетах, мелькание в телевизоре... У меня на сегодняшний день существует один соблазн: на рыбалочку съездить! На хорошую рыбалку и на месячишко!
— А рыбалку какую? На обычную рыбалку или на рыбалку, которая с русскими национальными особенностями?
— Ну, в тех «особенностях» рыбалки как таковой и нет. А я люблю хорошую настоящую рыбалку. И именно рыбалку — не сетями, не динамитом... Удочка, донка. Никакого браконьерства. Все остальное скорее добыча, а не рыбалка. На самом деле соблазном является возможность вернуться после хорошего отдыха и хорошо поработать. Воплотить в жизнь свои планы. Сделать все, что ты наметил и задумал.
— Как-то прозаично звучит. Это что? Сыграть какую-то новую роль?
— Вы знаете, я уже, наверно, и это пережил. Если вы сейчас зададите мне вопрос: какие бы роли вы хотели сыграть...
— То вы ответили бы...
— Не знаю.
— А женщины? Вы что, о них больше не мечтаете?
— Я женатый человек.
— Вслух я вам этого не скажу, но напишу: все наши женатые актеры, как правило, очень семейные и даже почти святые, а потому в этом направлении разговор продолжать нецелесообразно. Давайте вернемся в золотые годы молодости.
— Соблазны молодости... Скорее это был интерес к чему-то. Не было никогда острого желания сыграть какую-то конкретную роль. Предложил Валерий Романович: «А не попробовать ли нам сыграть пьесу о Франсуа Вийоне...» Появилась жажда почитать об этом человеке. Но это ведь даже соблазном не назовешь. Мне сказали — я заинтересовался. Замаячил на горизонте Сирано, я достал Ростана, прочитал пьесу, сходил в театр Станиславского посмотреть, как Шакуров играет. Мечта прекрасна, пока она не осуществилась.
— Как-то пресно. Неужели вы и в молодости о женщинах не мечтали?
— Ну, почему же? Я и сейчас не чужд таких соблазнов. (И Виктор Авилов улыбнулся. Не знаю, чьей улыбкой, но, наверно, все-таки не улыбкой Мордаунта.)
— Значит, все-таки были поклонницы?
— Наверно, у каждого, даже плохого актера есть поклонницы. Но чтобы у подъезда дежурили? Слава Богу, такого не было...
— Почему — «слава Богу»? Разве такой факт не согревает?
— Абсолютно нет. Наоборот. Хотя я знаю, что у наших звезд это неизбежное побочное явление профессии. И кто-то от этого даже ловит кайф. Но мне кажется, что это тяжелый крест — знать о том, что кто-то мучается ночью в подъезде, ожидая тебя.
— Значит, слава ваша довольно тихая? А вы просыпались знаменитым?
— Такого момента у меня не было. Я медленно шел к тому, что вы называете славой. Это скорее узнаваемость. Я довольно долго играл в театре, прежде чем попал в кино. И узнавать меня уже стали как актера театра. Я не очень люблю, когда меня узнают, потому что начинается шепот. Или кто-то даже громко скажет: «Вон, смотри!» Ну, узнал, а зачем же орать? А то, о чем вы говорите: мол, неожиданно его настигла слава... Ведь это довольно прогнозируемая вещь. Ты снялся в кино. Знаешь, что фильм будет демонстрироваться. Нужно быть полным идиотом, чтобы не понять — вот все и началось! И будут узнавать, подходить, просить автограф... Собственно, это и есть «проснуться знаменитым». Ко мне все это пришло постепенно. Можно сказать, что был даже какой-то момент привыкания. И все это было безболезненно.
— Вы намекаете на то, что избежали печальной участи многих, даже очень талантливых людей, которые, заслышав звучание медных труб, окунались охотно в круговорот новых «друзей», желающих непременно выпить с ними, сходить в ресторан?
— Я вам уже говорил, что был к этому готов. В фильм «Господин оформитель» я попал спустя десять лет работы в театре. А банкеты, фуршеты...
— Ага, сейчас вы скажете, что не пьете совсем. Но ведь ваши герои — и Мордаунт, и граф пили. Неужели вы так далеки от ваших персонажей?
— А вы не обратили внимания, что в фильме «Узник замка Иф» нет ни одной сцены, где бы граф хоть что-то выпил?
— Ну, это, быть может, по сценарию. А в жизни? Есть хоть какие-то предпочтения?
— Не знаю. Предпочтения меняются. Но в далекие годы молодости был очень популярен портвейн. Мое становление происходило именно на нем.
— То есть можно сказать, что ваше становление как артиста происходило на портвейне?
— Если с долей иронии, то конечно. Но раньше-то и выбора особенного не было. А сейчас я действительно не пью.
— Даже бокал хорошего вина?
— Последние полтора года не позволяю себе даже пива. Это, кстати, к вопросу о соблазнах. И знаете, не тянет. Даже в компании.
— А что, к завязке появился повод?
— Повод? Я решил: хватит, ну сколько можно? А было все: и портвейн и водка. Причем помню случай, когда водку пили, пропуская ее предварительно через магнитную воронку. Известное в народе приспособление. И полезное. Водка после этого процесса становилась мягкой и приятной на вкус. Даже плохая, какую зачастую можно купить в ларьке. Эффект превосходил все ожидания. Я многое позволял себе, но только не перед съемками. Хотя однажды было и такое. Так получилось, что попал в компанию знакомых. Пили до шести утра. А в девять утра — на съемку. Я никакой. Вернее, что-то среднее между глубоким похмельем и недосыпом. Фильм «Искусство жить в Одессе» снимал Хилькевич. Я ему прямо сказал: «Юра (я его так зову), ты меня давно знаешь. Я тебя хоть раз подводил?» У него в глазах хитрый прищур сразу появился. Но он не понял, что я после таких «событий» пришел. Думал, видимо, что я что-то просить буду: «В чем дело, что такое?» — он даже напрягся. Я: «Давай мы сегодня будем снимать меня только на общих дальних планах». — «А-аа!» — Юра все понял. Но у меня сработала обратная реакция. Я сказал: «Ну и хрен с тобой! Я предупреждаю, тогда я пошел за танк! (танк — столик из ящиков в укромном месте за скалами. Все о нем знали, и все там пили). Снимай, какой есть!» Правда, совсем крупных планов мы все же не снимали. Но это давно было. Сейчас, как и говорил, я не пью.
— Хоть покушать-то вкусно любите?
— А вы знаете такого человека, который бы не любил вкусно поесть?
— Вообще-то редко, но встречаются такие. Впрочем, к вам, видимо, это не относится, потому что вас даже позвали в передачу «Смак».
— Да, было дело.
— А вам не кажется, что такая передача напоминает пир во время чумы?
— Есть немного. Но ведь когда меня Андрюша пригласил, я как раз и думал о том, чтобы рецепт, который я предложу, не был из тех, что запомнить невозможно. Все должно быть просто и вкусно. Конечно, вкусно и то, что было на этой передаче не однажды приготовлено, но... «Возьмите килограмм омаров...» Мой рецепт прост и доступен: кусок хорошей свинины тушится в трех винах. Главный секрет — в добавлении соевого соуса.
— Если предположить, что сейчас мы с вами эту свинину отведали, то самое время перейти к философским вопросам. Деньги портят человека?
— Все зависит от человека.
— Вас, например?
— Однозначно ответить невозможно. Но я встречал всевозможные примеры. Дело в том, что на вопрос я могу ответить, встав на любую позицию. Но если брать конкретно себя, то у меня в жизни все наоборот. Вот вы скажете, что я известный и т.д. Значит, должен ездить на хорошей машине. Раньше у меня была машина. Тогда, когда она еще считалась роскошью, хотя, не знаю почему, в нашей стране вдруг подхватили крылатую фразу и стали утверждать, что это средство передвижения. Сейчас я хожу пешком.
— Значит, с гаишниками дела не имеете?
— Сейчас нет, но бывало. И даже не обязательно, когда был за рулем. Сидишь рядом с водителем, подходят, узнают, улыбаются и отпускают. Но встречались разные. И плохие. Но это не потому, что он гаишник. Просто разные люди бывают. Бывают такие, что просто ловят кайф от возможности «плюнуть в лицо».
— У вас была редкая возможность почувствовать, что значит реализованное чувство мести. Пусть только в кино — мерзавец Мордаунт...
— Простите, почему мерзавец? Он мстил за свою мать. Это месть святая. Скорее Дантес — отрицательный герой, потому как он для мести использовал силу денег. Опять же, разве можно об этом судить: кто положительный, а кто отрицательный герой? Нужно попробовать поставить себя на место этого человека. Чтобы вы сделали на месте Вильфора? Неужели бы вы не защитили себя и своего отца? В конце концов, даже де Морсера можно оправдать. Он боролся за свою любовь, за Мерседес. И каждый по-своему был прав. И каждого я могу понять. Человечество несовершенно. Мы далеки от Бога так же, как далек ребенок, находящийся еще в утробе матери, от умудренного сединами старца. Конечно, мелькают в истории человека искорки: Ломоносов, Вернадский, Пушкин. Человечество несовершенно, и мне кажется, несовершенны наши законы. Хотя я не знаток юриспруденции. Добро должно быть с кулаками. Но «кулаки» попадают под какую-нибудь статью. С чисто человеческой же точки зрения мы не всегда с этим согласны. Осудить, не осудить... Единственное, в чем я стою на непреклонной позиции: больше всего в этом мире я ненавижу человеческую тупость. Это самая страшная вещь! Все человеческие пороки — следствие тупости! Тупость у меня вызывает чувство печали.
Профессор ХАЧИКЯН.
|