БЕСЕДА С ОЛЬГОЙ ШИРЯЕВОЙ. ЧАСТЬ 2 (31.01.1992, стр. 5)

В.А. …И, в принципе, были правы. Там, может, певцы и пели под фонограмму. Но пели под свою фонограмму. Там выходили в эстрадном этом представлении… выходил Вячеслав Малежик, например… Все слышат… — Он, по-моему, вживую, кстати, пел, если я не ошибаюсь. Хотя… У нас это сейчас уже всем известно, что технические возможности часто не позволяют петь вживую певцу. Он поет под фонограмму. Просто зритель научился им прощать. Под свою фонограмму, если он еще ртом точно попадает в артикуляцию… У зрителя создалось впечатление, что «а может, он не под фонограмму пел?», он не может разобраться, и потому он не бунтует. А когда выступают все певцы под фонограмму, где записаны их собственные голоса… И вдруг выходим мы — и звучит голос Аллы Пугачевой. Люди думают: «А где же Алла-то? Что вы нам тут подсовываете?» И они, в общем-то, правы.

Поэтому этот спектакль, я думаю, во мно-огих местах, где мы с ним побывали, он все-таки сработал против нас.

— Да к сожалению, тоже частенько так бывает…

— Понимаешь, если к этому слову относиться правильно, наверное, в каждом театре есть… — ну просто, безо всяких обид… — есть премьеры… Есть актеры… в том же самом МХАТе, которых знает вся страна… Есть какие-то там традиции. Это опять к тому же вопросу о популярности. Это просто оно есть, и от этого мы никуда не можем деться. Ну что делать, если Михаила Боярского знает вся страна… Хотя он сейчас вроде бы… Я точно не знаю, но он вроде бы ушел из театра…

— Да, но придя вдруг в театр… зритель идет на Михаила Боярского. Если говорить о премьерстве в том плохом смысле слова, что я вот — в центре, а вы мне тут давайте что-то организуйте… Это, опять же, зависит от человека конкретного. У нас же много знаменитых актеров, которых знает вся страна. Может быть, кто-то в театре и требует для себя каких-то льгот…

— Ну у нас… в чем они, привилегии?

— Какие в театре могут быть привилегии? В каком-то смысле, когда мне нужно, я начинаю работать в фильме, — я подхожу к Валерию Романовичу, спрашиваю: «Валерий Романович, нельзя ли меня с такого-то по такое-то число освободить». Это я заранее, за месяц. Потому что он начинает составлять репертуар, и он учитывет мою просьбу. Он действительно ставит на эти дни спектакли без моего участия. Потом я приезжаю и зато подряд уже, неделю или десять дней, шпарю спектакли с моим участием. Это как — привилегия? Как это можно назвать? Или это нормальные человеческие отношения?

Привилегии у нас… Пайков, естественно, у нас нет. Пайки считать привилегией?

— В принципе, изначально я поставлен в равные условия. Но, приезжая на гастроли, я не могу в этих… извините, в этих хибарах. Я требую у администратора, который нас там принимает, чтобы мне дали номер-люкс, я не хочу жить в этих хибарах… Но сам эти «люксы» оплачиваю.

— На кассе?

— (С большой досадой.) Понимаешь, если просто нормально об этом говорить, ну когда мне дежурить?! Ну вот мне что, перед «Гамлетом» дежурить?.. Но я просто думаю, что… не должны актеры этим заниматься. Ну что это за опять такое… молодцовство-огурцовство? Сейчас уже у меня есть моя профессия, я должен… Каждый должен делать свое дело. Правильно?

— Тут я тебе скажу. Мы находимся сейчас в довольно жесткой экономической ситуации. И тут давайте считать так. У нас в театре нет таких супердотаций. И вот представь, вот у нас репертуар сейчас состоит из двадцати пяти спектаклей. Ну, актер занят в пяти. Он, мы сейчас грубо будем говорить, может заработать как актер 250 рублей в месяц. К примеру. Я цифры сейчас говорю совершенно… ни к чему не привязанные. Ему же нужно что-то есть. Он встает перед выбором. Кому повезло, приглашают в кино сниматься. Не будем скрывать, что это — престиж и доход другой. Где ему заработать? И вдруг у нас ставят спектакль. Актер не занят. У нас, в принципе, существует несколько вакантных мест. Вакансий таких: взять и сесть на свет. Но за это у нас световик получает точно так же, как актер. И вдруг актер говорит «Дайте мне заработать. — (Это чисто финансово.) — Я хочу заработать. Можно, я буду спектакль светить, уж коль так судьба сложилась, что я в нем не играю?» Тогда у нас некоторые актеры получают… Это ведется издалека, и у нас до сих пор еще некоторые актеры иногда сидят либо на свету, либо на музыке. Но это чисто, так сказать, финансовый вопрос. Хочет заработать — заработает. В принципе, у нас же в театре при теперешних экономических условиях… за все нужно платить. Это же тоже работа — провести светово спектакль. Ну, хочет человек. А я… не будем говорить о том, хочу я или не хочу. Я этого просто не могу, у меня на это нет времени. Если говорить серьезно, у меня просто много работы.

— Я ко всем… героям… хорошо отношусь.

— К героям, как к героям, а к негероям, можно сказать, как к негероям.

— Кого «их»?

— Ну как… это чисто профессионально: актеру предложили, актер сработал. Я согласился и сыграл эту роль. Ну и что?

— Ну как? Если сейчас обо мне говорить… Или о том персонаже?

— Это жестокий человек? — Жестокий. Это обманутый человек?

— Это же наша история. Ведь сколько было обманутых оголтелых фанатов, преданных этому делу, которых самих же в тридцать седьмом и грохнули.

Я вот предполагаю судьбу, например, такого героя: вот сейчас он стрелял, вот он стреляет всех — а через два года и его могли так грохнуть. И в принципе, а что — он не обманут? Он и виноват в том, что других обманывал. Но ведь изначально они нас всех обманули. Трое — всех нас обманули. (Пауза.) Сейчас-то как… как сейчас любого можно из них судить? Кто и в какой степени виноват? В чем? Изначально все виноваты, что… Бога забыли… Это, так сказать, все мы грешны… в разной степени… перед Богом, перед людьми. Естественно, что я бы такого человека не полюбил. Но здесь просто профессия. Нужно делать фильм… Для этого нужно сыграть того-то, того-то… Предложили сыграть «отрицаловку». Это моя профессия. Я — сыграл.

— Я в этом смысле… Я делал дело. Я сыграл предложенного мне героя. Такого оголтелого человека. А это уже совсем другой вопрос. Может быть, даже не к этому конкретному человеку: как к таким людям относиться? Ну как? Естественно, можно сейчас много говорить. Ну, естественно, негативное отношение к нему. Чего ж тут хорошего? Это понятно…

— (Вздох.) Опять же… Ложь тоже разная бывает.

— Одно дело взять и солгать ребенку. Что, дескать, не будешь слушаться, то тебя Баба-Яга заберет. Ты же лжешь, никакой Бабы-Яги нет. Ну что, это ложь?.. А бывает ЛОЖЬ, когда… Вот у нас сейчас. То, что мы делаем. Это же ложь! Все лгут. Н-ну… за ту ложь… нужно отвечать…

— А я думаю, что любому человеку часто приходится лгать. Такая жизнь. Ну, грубо говоря, случается — опоздал туда, куда обещал. Ну, ты опоздал по одной причине, а чтобы выкрутиться, возьмешь и придумаешь другую причину. Соврешь. Ну и что? Ну как? Это ж тоже ложь. Опять же, одно дело, я возьму, если например я был… Допустим, я был в каком-то ужасном месте и знаю, что человеку, если он об этом узнает, будет неприятно… Существует же такое понятие как ложь во благо?

— О лжи можно говорить и рассуждать бесконечно. Можно целые тома ей посвятить. В таком случае, тут же возникает — праведность, правда, полуправда… (С иронией, возможно, вспоминая «Вальпургиеву ночь» с её классификациями.) Как это?.. Ложь бессовестная, ложь беспардонная — и опять же, ложь во благо… (Пауза.) В принципе, смотря с какой точки зрения… А наша профессия — лживая! Мы же лжем, в принципе. Мы же не являемся Гамлетами, Мольерами… Это же тоже… В принципе, актерское искусство — оно считается не богоугодным.

— Нет, вот тут я, конечно, смог в себе найти… Я понимаю понятие «сосед», и я, например, честно скажу… Когда я вижу, что сейчас люди делают дела, ну, как лучше… Ну это же сейчас элементарная зависть — вот он денег дофигища заработал… И у нас, я с сожалением вижу, что не могут они, предприниматели, много денег зарабатывать. И есть часть предпринимателей, которые не могут это сделать. Нам же долбили, что нельзя, чтобы у нас были богатые люди. А мы тут же… Я не помню, кто сказал, что оттого, что они богаче — страна богаче, мы богаче. Вот этого никак не могут понять. Пусть им будет лучше, пусть они будут богаче, предприниматели. Может, нужно, наверное, перебороть себя, вот эту алчность в себе задавить. Нужно просто понять, что чем у них дела идут лучше, чем они богаче, тем богаче мы.

— Я, честно говоря, не замечал.

— Нет. Я не берусь…

— (Пауза.) Да, в общем-то, если говорить честно, наверное, всем оно свойственно. Просто… (Большая пауза.) Нужно как-то от него избавляться, что ли… Если честно говорить, всем, наверное, оно свойственно.

— Да…

— Угу.

— В смысле?

— Ну я честно скажу. Во время программы «Вести» я могу… вдруг такой сюжет… слеза навернется. Хотя, казалось бы…

— Как — «в жизни»?

— Не, ну я говорю, я смотрю программу «Вести». И если там такой сюжет вдруг — елки-палки, аж слеза навернулась… Не в том смысле, что я…

— Тщеславие… (Задумался.)

— Да нет, изначально не мечтал.

— Популярность — она же дает какие-то… Популярность, это так сказать, побочный эффект нашей профессии. (Смех.)

— Она просто выгодна. Даже хотя бы с этой точки зрения если посмотреть. Чем выше твой актерский рейтинг… тем, естественно…

— А я не знаю.

— А… да-да-да.

— (Кисло.) Ну как я к этому отношусь… Уже говорили, что такого… я забыл фамилию… знаменитого актера там вообще не было.

— Я думаю, что если говорить без эмоций, это не может объективно отразить. Рейтинг популярности?.. Ведь актер профессиональный… сейчас вроде прошли фильмы с его участием — вроде и популярность возросла. Потом чуть позабылся, нет фильмов с его участием — вроде и популярность падает. Это вещь такая… непостоянная…

— Хочется в это верить. Но что значит — «нисколько не измениться»? Все мы так и так меняемся каждый день.

— Думаю что да.

— Кто такие «шестерки»?

— Да… наверное… Сейчас-то, может быть, с этим стало попроще…

— Сейчас, мне кажется, можно пробиться. Всем же известные факты, как зажимали, не давали работать, как были негласные рекомендации такие: «не снимать его»…

— Ну, сейчас, хочется верить, что вроде не существует. Сейчас даже не существует этих якобы худсоветов, которые… Раньше режиссер, которых актеров он берет на фильм, должен показать их сначала худсовету. И худсовет может сказать (елейно): «Не снима-айте этого, пожалуйста». И режиссер, в принципе, либо должен был идти в лоб и спорить… Но там же ведь тогда могли, в принципе, и его убрать… Или должен прислушиваться к худсовету. Сейчас худсоветов нет уже. Значит, все-таки, это проще стало. Сейчас, если режиссер берет актера, он ни с кем уже не советуется. Значит, «шестерки» сейчас меньше могут влиять, но, наверное, еще могут.

— Как не интересует? Всегда если что-нибудь покажут, всегда ребята, если смотрели, подойдут и сразу начинают спрашивать: «А вот где это снимали?» Такие вопросы… обыкновенные. Житейские, что ли, их можно назвать. «Вот это вот ты полгода назад, это ты туда вот мотался, что ль, да?» Потому что обычно у каждого фильма «конечный результат» через полгода в лучшем случае бывает…

— Но это уж от того зависит, понравилось ли ему.

— Естественно. У меня были такие случаи, что подходили и не раз говорили: «Вить, это ты так здорово сделал, мне так понравилось». А бывало: «Слушай, и зачем ты это делал, на фига тебе это надо?» Так что приходилось выслушивать совершенно полярные точки.

— Ну, естественно, не устраивается таких обсуждений.

— Какая секретность, что ты… Я, например, лечу в Свердловск — я же не скрываю, что завтра улетаю… Ребята спрашивают: «Куда?» — «Да вот, в Свердловск… Пока „Король“ или чего еще идет…» Как это можно скрыть? Вот Ванин Лешка наберет номер, скажет: «Слушай, Витю позови…» Мало ли. Ну и что? Галка же не будет скрывать, она скажет: «Леш, его нету» — «Где он?» — «Его нету». Он скажет: «А он мне нужен. А где он?» Она не будет скрывать, она всегда скажет: «Леш, он будет тогда-то». «Да, а что он снимает?» Если она знает, то ответит.

Было время, когда у нас был общий договор, и мы не снимались… Но потом… Сейчас, я вот как начал сниматься — и пошло. Вот Гриня недавно в Одессе был. Все знают, что летал. Я особо не интересовался, но я знаю, что он всего два денька там пробыл. Какая-то небольшая роль. А с чего это ты взяла, что какая-то секретность?

— Но есть же расписание на месяц. И если у меня сейчас нету пять дней спектаклей в театре — у меня, у Коппалова, у кого угодно… То… делать-то, в принципе, в театре в эти дни не-че-го. И почему на три дня любой из актеров может поехать на съемки. Я приезжаю, например, сажусь в курилку с ребятами: «Во, сейчас был в Свердловске». — «Что ты там делал?» — «Да кино снимаю, ладно, не в этом дело». Все равно, какие-то впечатления привозишь. Или, например, сообщаю такие вещи: «С наличкой в банках беда. Что такое творится — ничего не пойму». Обсуждаем уже эту проблему. А естественно, что, говоря об этом, я уже сказал, что я был там. Меня по ходу спросили: «Чего?» — «Снимаюсь, стреляю из автомата, бегаю». — «А что за фильм?» — «Да вот такой фильм. Я не об этом хочу сказать, погоди. Так вот. Там в банках уже три недели не могут начислить деньги ни одной организации. Что это такое?» — Так что просто из параллельных разговоров всё равно…

— Во-первых, естественно, сразу все взвешиваешь: интерес к роли, какую предлагают играть роль; естественно, тут же взвешиваешь объем работы. Тут же взвешиваешь: смогу ли я эту работу с театром развести. Или, может быть, с другими работами. И вот, когда эти факторы у тебя совпадают… Все мы живем в этом мире… После интересуешься и оплатой, и, я не знаю, может даже: а как я буду добираться в другой город? Как с билетами? Кто мне их будет покупать? У нас ведь на съемки нужно еще достать билет. Некоторые группы говорят: «Не волнуйся, у нас здесь будет ассистент. Когда надо будет вылетать, вам билетик либо в аэропорту, либо…» Ведь такая проблема: пойди сейчас купи билет. И тут вот актеры — каждый по-своему изгаляется… Кто-то там за шоколадку достает. Кто-то там… Так что сначала, естественно, обсуждаешь такие чисто деловые вещи. Естественно, и об оплате разговариваешь… А иногда, если очень интересная роль, даже и не говоришь об оплате. Все равно же знаешь, что тебе заплатят. Примерно все мы знаем, какие расценки. Ну, там плюс-минус, но… Я же знаю, что не бесплатно приглашают. Если сроки совпадают и так далее; естественно, потом говорим и об оплате.

— Конечно, в первую очередь, так как это мое — конечно, роль.

— Да, конечно. А потом, понимаешь, студент-дипломник… Это ведь все непредсказуемо. Тут, в общем-то, разница в степени риска небольшая.

— В общем-то, для меня первое — конечно, роль. Интересная — не интересная. Потом: кто, смотря, предлагает. Но и это тоже…

— Конечно, в общем-то, важно. Но не это главное. Тут исходишь сразу из целого набора факторов. Вот иногда: вот нет работы, ну предложат… Когда я загружен работой… тут уже не попадает ничего, а иногда — ну нет работы. Говорят: снимись там у студента несколько дней, он тебе хорошо заплатит. Почему бы не заработать?

— Я вообще-то думаю, что… (смешок) объективным не может быть ни один человек.

— Да, наверное, могу.

— (После паузы, задумчиво.) Всякое бывало. Бывало, что признавал. Бывало, что не признавал. Наверное, умею. Я же признавал… Если говорить так: да, у меня бывало, что я признавал свои ошибки. (Уже с улыбкой.) Значит, я, наверное, умею их признавать.

— Да.

— Нет, я могу.

— Конечно, умею. Если человек сядет, нормально объяснит все… Я его пойму и, конечно, прощу.

— Вообще, в таких ситуациях, если человек правдив, откровенен… Я вот вообще считаю, что вдруг иногда ты кому-то свинью какую-то подложил, нечаянно… Тут уж лучше подойти, мне кажется, и сказать: «Слушай, прости, я понимаю, что я тебя подставил. Но я не знал, что так получится, какая-то такая была ситуация… Прости, пожалуйста». Мне кажется, это всегда лучше.

— Конечно. Смотря степень — насколько ты подставил человека, насколько ты его надул или… Вообще, насколько он пострадал. Иногда может быть такая ситуация, что ты так подставил человека, что у тебя не хватает ни совести, ни храбрости после этого подойти к нему… Я, конечно, могу вспомнить себя в каких-то ситуациях, но… все мы бываем в таких ситуациях…

— Ну кого я не сыграю? Ромео? (Задумчиво.) Ну, я, честно говоря и…

— (Задумчиво.) А? — (С облегчением соглашаясь.) Перебьюсь без Ромео. Ну если так философски рассуждать, каждый возраст имеет свой… В молодости, грубо говоря, можно играть Ромео, но не можешь играть Мольера. Но зато в 50–60 лет я смогу играть Лира. Всегда существует выбор.

— Все мы, наверное, боимся старости. Все мы боимся смерти. (Пауза.) Все этого боятся.

— Нет, ну вообще, конечно. Если говорить о старости… обидно, что я буду старый, я не смогу легко двигаться, легко дышать… Я не смогу ласкать женщин… Я уже не смогу, я потеряю… Многое теряешь… Конечно, жаль… когда приходит старость.

Но со старостью, я надеюсь, что я стану мудрее, умнее, больше понимать по жизни. Хотя все-таки все равно печально. Старость — это грустно, и всё…

— Нет. (С улыбкой.) У меня Галька этим занимается. У нас там и альбомы с фотографиями. И когда появляются какие-то статьи, она вырезает их и в альбом подклеивает. А я как-то… я просто по натуре как-то это… Она собирает — и ладно, и слава Богу.

— У меня не хватает.

— Доверял, но… Доверял. Было дело.

— Да.

— Да, бывает.

— Ну как? Сейчас вообще все проще стало. Раньше, когда он тебя останавливал, он мог тебя послать на лекции… А сейчас все просто стало. Сейчас у них прейскурант. За превышение скорости он точно знает, какая цена штрафа. Сейчас остановился — бац-бац и все. Свободен. Сейчас так все просто стало. И хорошо.

— В принципе, конечно. Этого я боюсь. Я всегда предполагаю… Украдут если машину — я об этом иногда думаю — будет неприятно.

— (Снисходительно.) Чего они покупали-то? Старье! Как эти машины здесь чинить? Я просто чисто логически рассуждал. Стоит ли брать там машину, если здесь она в Москве остановится здесь — и все. Все-таки с нашими отечественными марками попроще. Конечно, если иномарку новую — все-таки, можно сказать, гарантированно года четыре она будет ходить. Все-таки качество у них выше. Но… Они же не новые брали. Ну и что? Вот они привезли, и у всех начали появляться проблемы. Так что я, в принципе, с одной стороны не жалею, что я этого не сделал… На ней, конечно, приятно поездить, у них ход совсем другой, но, с другой стороны, едешь на этой «тойоте» с ребятами… И вдруг — у-у-ух! — колдобина. «О, — думаешь, — попала!»

— Пока была эта, я почти все время был за рулем, все передвижения. Утром поехал — за рулем, сюда поехал — за рулем, и отсюда поехал — за рулем…

— Но в принципе… за все время у меня первая такая авария.

— Я не занимаюсь извозом вообще. Но иногда подбираю, если вижу женщину с ребенком. Последний раз было около десяти часов вечера, стоял мужчина с ребенком… Я денег не беру.

— Я просто на всякий случай с этим вообще дела не имею.

— Как Ольга умерла, это прекратилось[4].

— Нет ответа на этот вопрос у меня… На мой взгляд, иногда первый лучше проходил, а иногда второй.

— Нет, все-таки, наверное… лучше и точнее проходил второй. Потому что первый — он как повторение шел, как репетиция. Но с другой стороны, хотя на втором было меньше технического брака, может, меньше текстовых ошибок… Но зато на первом ты немножко весь вымотаешься, на второй силенок нет.

— Во-первых, спрос у нас был на спектакли…