НАЧАЛО — СТУДИЯ


В НАЧАЛО РАЗДЕЛА ИНТЕРВЬЮ В «ТЕАТРАЛЬНОЙ ЖИЗНИ»
И ТАК ВСЕ ВЫШЕ И ВЫШЕ, ВСЕ СИЛЬНЕЕ И СИЛЬНЕЕ...

Увеличить картинку

В гримерной ДК Дзержинского (Ленинград)
перед спектаклем «Театр Аллы Пугачевой»

Увеличить картинку

Мольер


Страница из студийного журнала «Регистр» №1, 1986 г.

с интервью в «Театральной жизни», №6, 1986 г.

Артисты нашего театра теперь такие знаменитые, что им уже некогда писать, только успевай печататься. Они высказываются на страницах центральных газет и журналов.
И все-таки они скромны, и часто отвечают удивленным взглядом на повышенное внимание: да что такого в нас особенного? На похвалу, на восхищение реагируют смущенно: сейчас занавесятся волосами или чем другим и только вздрагивают оттуда. Конечно, они самолюбивы, но не утратили критического чутья, и знают свои трудности. Слава не собьет с пути, пока они такие.
Для многих Театр на Юго-Западе начался с Авилова. Чуть где Авилов — там уж и землетрясение, и молния, и гром среди ясного неба. И все летит, горит, и гремит аплодисментами разорванный в клочки воздух. Лишь дикие междометия и возгласы исторгаются из публики, из самого ее сотрясенного сердца. Дыхание сокращается до минимума, давление поднимается до максимума, пульс скачет, а слов — нет.
Потому что словами ЭТО неизъяснимо.
Как жаль что нельзя в передовице журнала «Театр» написать следующие простые строки: ...Авилов прекрасен. Он источник естественного света на сцене, и когда погасает луч «пушки», еще долго не гаснет и «во тьме светит» золотое кольцо вокруг его головы. Оно исчезает последним. Муза трагедии, муза героической комедии, муза площадного фарса — вот ваш слуга, ваш данник, ваш поэт. Авилов — античный, потому что он стихия. Авилов — средневековый, потому что все в нем — полюса и контрасты. Он рыцарь и герой, он — шут и блаженный. То он сияет, как иконостас в престольный праздник, то такую рожу состроит, что хоть святых выноси. Но все безобразное преображает он красотой, все низкие истины взрывает поэзией. А как говорит Авилов!
Как он глаголом жжет сердца людей! Одно слово «человек» чего стоит. Затрепанное всуе слово, скомпрометированное слово, утратившее силу слово, изрешеченное слово, мертвое слово. Но когда Авилов произносит его, оно снова оживает во всем могуществе и заветном смысле. И мы как будто впервые слышим и видим его воочию: восхитительного, как эмблема на обложке праздничного выпуска журнала ЮНЕСКО (не путать с Ионеско), и неопровержимого, как гравюра Дюрера. И дух торжествует, и душа радуется.
Какому музыкальному инструменту уподоблю я Авилова? Каждый жест его — целая музыкальная гамма. Сравню ли я его со скрипкой Страдивари, или с Эоловой арфой, с мощным тромбоном, или с гитарой Высоцкого?
Уф-ф! Но это не потому, что мы устали, а потому что страница кончилась. Продолжение в следующем номере.

Виктор Авилов — человек, с которым невольно чувствуешь родство. Может быть потому, что так велика власть образов, созданных им на сцене. Зрители проголосовали за ТнаЮз не только руками, аплодируя, но и ногами, сбегаясь со всех концов Москвы туда, где их не обманывают, не подсовывают им фальшивых драм и фальшивых чувств. Исключения театра только подтверждают это правило.
Мольер — одна из лучших ролей Авилова, доведенная до «кондиции». Я люблю этот спектакль, потому что в нем центр тяжести — герой, потому что в нем много Мольера. Всякой Кабалы, гнета и жестокости много в жизни. Художника, творца, любви к людям — не так уж много.
Хорошо, когда это есть на сцене. «И теперь, подумав и умудрившись, я прощаю тебя и впускаю в свой дом...» Это ли значит: «подчинить психику зрителя своей воле»? Подчинение — то же порабощение, а душа хочет любить свободно. Неужели искусство тоже будет порабощать? Наверное, слово «подчинить» здесь не подходит.

Н.А.Кайдалова


Виктор Авилов,

актер московского Театра-студии на Юго-Западе

Главное назначение театра — в совершенствовании человека, его души. Театр не терпит равнодушия, в него нельзя приходить «отмечаться». «Эмоциональный взрыв» — вот нормальное состояние и для актера и для зрителя. Увы, очень давно не видел постановки, которая навела бы на серьезные размышления о жизни. Гораздо чаще на «серьезные размышления» наводят плохие спектакли...
Для меня самое важное в театре — драматургия. Сейчас меня очень огорчает обилие пьес, в которых «все нормально» — сюжет, герой, проблемы — но все — «нормальное вранье». Придуманное. Поддельное.
Мне обидно, что в современном театре мало актеров, о которых говорят — «пашет». Ведь по большому счету многим почти ничего не нужно. Актерская этика и порядочность заключаются не только в безоговорочной искренности, потому что неискренний актер — уже не актер, но и в повышенной чуткости к партнеру, в достойном поведении с товарищами по работе не только на сцене, но и за кулисами.
Каким мне видится театр будущего? Его техническую сторону даже не представляю — может быть, роботы будут вешать пальто и, не уставая, любезно улыбаться?.. лучше скажу об актере будущего. Важно не только «проживать» свою роль, надо заставить «прожить» ее зрителя. Действие актера на публику должно быть подобно гипнозу. Актер должен стремиться подчинить психику зрителя своей воле. Попробую привести конкретный пример: вот сцена из спектакля «Мольер» по пьесе Михаила Булгакова «Кабала святош». Последний, самый важный монолог Мольера. Больного, затравленного королем и Кабалой, одинокого, умирающего: «Всю жизнь я лизал ему шпоры и думал только одно: не раздави. И вот все-таки раздавил... Что еще я должен сделать, чтобы доказать, что я — червь? Но, ваше величество, я — писатель, я мыслю, знаете ли, я протестую...»
Произношу это, постоянно ощущая ответную вибрацию зрительского нерва, как бы спрашивая: «Тебе больно, зритель? Ты чувствуешь это? Тебе плохо, как мне?!» И так все выше и выше, сильнее и сильнее...

«Театральная жизнь», 1986, №6


КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ | РОЛИ | ПРЕССА | НАЧАЛО — СТУДИЯ | ПАМЯТИ ВИКТОРА АВИЛОВА | ГЛАВНАЯ | ФОТОГАЛЕРЕЯ | ВИДЕО | ГОСТЕВАЯ | ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ