ПАМЯТИ ВИКТОРА АВИЛОВА


В НАЧАЛО РАЗДЕЛА
ПАМЯТИ ВИКТОРА АВИЛОВА

...Тогда,
в 80-х годах, актеры Театра-студии на Юго-Западе считали своим прямым долгом обращаться к людям
с проповедью
вечных ценностей
и абсолютных нравственных постулатов... И самый сильный голос
среди «стариков» Юго-Запада принадлежал ему, Авилову


Отрывок из Живого Журнала

Чуть ли не два месяца назад я говорила <...>, что напишу о Викторе Авилове. Говорила, но никак не могла придумать, как это сделать. Что рассказать, как рассказать людям, которые видели его, если видели, то в паре фильмов? Кажется… кажется, я поняла, как.
Виктор Авилов, актер Московского театра на Юго-Западе, умер 21 августа 2004 в возрасте 51 года.
Как рассказать о театральном актере?

Каждый человек, имеющий хоть небольшой театральный зрительский опыт, согласится со мной — актер имеет колоссальную власть над вниманием и восприятием зрителя. Хороший актер, сильный актер знает, что в течение 3-х часов спектакля в каком-то смысле он имеет власть над душами. По его воле, по его действиям люди в зале смеются и плачут, хлопают и молчат, затаив дыхание. В маленьком зале на 7 рядов, где актеры видят глаза каждого зрителя, а зритель следит за малейшими изменениями выражения лица актера, это особенно заметно. Власть, как известно, искушает, но она и дает возможность, возможность обращаться напрямую к каждому, возможность внушать и проповедовать. И они внушали и проповедовали, более того, тогда, в 80-х годах, актеры Театра-студии на Юго-Западе считали это своим прямым долгом — обращаться к людям с проповедью вечных ценностей и абсолютных нравственных постулатов, потому что «мир близится к катастрофе и нужно пытаться спасти как можно больше людей» (это пересказ одной статьи из рукописного журнала 1982, кажется, года). Театр как вид искусства может обращаться не к разуму, а напрямую к сердцу каждого человека, и самый сильный голос среди «стариков» Юго-Запада принадлежал ему, Авилову.
Я впервые пришла на ЮЗ (так мы обычно сокращали название) зимой 1988 года. Мне было 19 лет, я чувствовала себя такой старой, циничной, все познавшей и во всем разуверившейся… так и хочется сказать — дурой. :) В мире всеобщей привычной лжи и всеобщего нравственного релятивизма все казалось одинаково плохим и одинаково хорошим, все зависело от точки зрения, с легкостью менялось местами. Был «Эскориал» Гельдероде, мой третий, кажется, спектакль на ЮЗ, спектакль, продолжавшийся 40 минут, в течение которых на сцене находилось два актера — В.Р. Белякович, главный режиссер театра, и Витя (я буду называть его так. Простите, мне так — привычно.) Если бы кто-нибудь, что тогда, что сейчас сказал бы мне, что со мной может такое произойти, я не поверила бы. За 40 минут я не поняла, не увидела, не поверила — я всем сердцем почувствовала, что можно, можно жить так, словно зло и добро — абсолютны, всей жизнью своей, каждым мигом утверждая, что есть в мире любовь, истина и красота, есть вещи, ради которых стоит жить и умирать, что человек, которого я вижу перед собой, так и живет, а я… я, видимо, все эти 19 лет ходила на голове, сама того не замечая. В антракте я спускалась с 3 ряда на попе, потому что ноги не держали. Смутно, как сквозь туман, помню, как мужчины в курилке пытались закурить и не попадали зажигалкой в сигареты. :) В 19 лет человек еще пластичен, еще может начать «новую жизнь с понедельника». До сих пор считаю, что убеждениями и взглядами на жизнь я обязана Юго-Западу вообще и Вите в частности, что они сформировали меня как человека.
Потом, позже, я видела, как подобные вещи происходили с другими, потом я читала и слушала рассказы других людей. Как зимой в мороз уходили к метро после спектакля, забыв одеться. Как с вечера занимали очередь за билетами и, чтобы согреться, жгли деревянные ящики овощного магазина. «Я хотел сегодня сойти с ума, чтобы остаться в мире, созданном вами», — запись из книги отзывов сделана после «Мольера» («Кабалы святош») Булгакова. Человеку, который это написал, было, должно быть, много больше 19-ти, но дыхание «истинной жизни» ощущалось им столь же ясно.
Так сложилось, что 10 лет спустя мне выпало счастье общаться с Витей просто как с человеком. Весной 1999 года он почти на год попал в больницу, и весь этот год мы ходили к нему. В первый раз я мелко и часто дрожала, а Ольга, моя подруга, читала мне нотацию. :) «Я буду говорить, а ты поддакивай. Ни в коем случае не говори ему "вы" и "Виктор Васильевич", он терпеть этого не может». Пришлось приложить некоторое усилие, чтобы обращаться так к человеку на 15 лет старше себя, которого ты к тому же глубоко уважаешь, но усилия себя оправдали. :) Только пришлось понять еще одну вещь — что простые у нас только дубли. Он мог весь вечер проболтать об особенностях рыбалки в Москве-реке, о трехглазых толстолобиках, неграх в Гарлеме или еще о чем-то подобном, но глубоко обманулся бы тот человек, кто счел бы его «простым парнем». За внешней, именно и только внешней легкостью в общении, как медленная река, текла глубоко скрытая от окружающих внутренняя жизнь. Кажется, я не встречала человека, более замкнутого, чем он. Одно время я думала — на свете вообще нет людей, которые могут похвастаться, что знают его хорошо.
Я никогда не встречала человека более внимательного и чуткого к настроению и состоянию другого. От него невозможно было ничего скрыть — ни нездоровья, ни плохого настроения. Он мог заметить и промолчать, а мог внезапно среди ничего незначащего трепа резко спросить: «Что у тебя случилось?» Я никогда не видела человека, более терпимого и снисходительного к недостаткам других. В актерской и вообще творческой среде весьма распространены и сплетни, и конкуренция и заглазное обсуждение в самых жестких выражениях — так вот, я никогда не слышала от него ничего подобного. Его нужно было довести до белой ярости, чтобы услышать оценку другого человека в такой примерно форме: /Такой-то/, «между нами, средний актер, на троечку… по 10-балльной системе». Один раз и только про одного человека я слышала от него оценку поступка. «Ну и я ему сказал: "Ты — это, это, это и вот это"». (Каждое «это» сопровождалось характерным жестом.) Учитывая, что такая оценка была дана главному режиссеру театра, который, по мнению большинства людей, близко знакомых с историей и современностью Юго-Запада, давно покинул границы общечеловеческой этики, :( оставалось лишь восхищаться сдержанностью и корректностью Вити.
Он был мудр. Редкая черта, очень редкая в людях. Не умен, не остроумен, не догадлив — именно мудр. Какая духовная высота, какая терпимость нужна, чтобы ни словом не осудить ни равнодушие, ни подлость, ни предательство, чтобы найти объяснение практически любому человеческому поступку — и какую же низость надо было совершить, чтобы услышать от него уничтожающее: «Ты — это…»
Не добренький — мудрый, мудростью человека, совершившего в жизни достаточно ошибок, чтобы не осуждать других людей. «Витя, в чем смысл жизни?» — «Смысл жизни на мой взгляд в том, чтобы извлекать уроки из жизненных передряг».
Слепящее, яростное лето 1999 года, в Москве +35, дымно, дышать нечем. Мы уходим в больничный садик, Витя смеется: «К нам тут вчера иеговисты приходили». — «Ну и как?» Опять смеется. «Кажется, они больше не придут». — «А что такое?» — «Я за ними давно наблюдаю, как они тут крутятся, а вчера они решили ко мне подойти, то да се, как имя вашего Бога… Ну я им и сказал: "Хотите, я вам сам расскажу о моем Боге? Честное слово, я могу!" А они как-то задом, задом — и к воротам…» На письме невозможно передать интонацию, выражение лица — как он наклоняется к тетенькам, как сверкают глаза и голос становится низким и глубоким, так что ясно — он знает, что говорит, и лучше отсюда уйти подобру-поздорову, пока он тут либо чуда именем Божьим не совершил, либо не вышвырнул их за ворота силой… Через полгода: «Вить, а иеговисты больше не приходили?» — «Да как-то нет, не видать…» :)
Ноябрь 1989 года, съемки телепередачи «Киносерпантин». Марк Захаров, ведущий, задает вопрос: «Если бы тебе представилась возможность поговорить с Шекспиром, о чем бы ты его спросил?» «С Шекспиром? Нет…» — «А с кем бы ты хотел поговорить?» — «С Иисусом Христом.» — «И что бы ты ему сказал?» — «Сказал? Ничего. Я бы на Него посмотрел. И Он… может быть, Он тоже бы на меня посмотрел…»
Жизнь, вместившая в себя отчаяние, богоборчество, падения и взлеты, как любая другая человеческая жизнь, еще многое, многое, о чем я не могу сказать просто потому, что никогда не закончу, но еще пару цитат не могу не привести.
Воланд в «Мастере и Маргарите», «дьявол, самим своим присутствием утверждавший существование Бога» (с), поздняя роль, одна из самых поздних, финал спектакля, самая последняя его реплика: «И все будет правильно. Потому что так устроен мир».
«Киносерпантин», все тот же «Киносерпантин», конец передачи, студийная съемка финала первого действия «Дракона» Шварца, где Витя играл Ланцелота. Эти слова в театре никогда не звучали так, как в записи — потому что там поджимала фонограмма, а здесь была только тишина, только лицо и голос: «Жалейте друг друга. Это можно — не обижать вдов и сирот. Жалеть друг друга — тоже можно. Это правда, чистая правда, самая чистая правда, которая есть на земле. Ну вот и все. А я — ухожу.» Запись делалась как завещание, как то, что хотелось бы оставить после себя, как то, что обязательно нужно донести до людей. «Это правда…» 15 лет спустя невесомо-простые слова Шварца этим завещанием стали.

Митрополит Антоний Сурожский «Человек перед Богом»:
«И когда мы на панихиде или на отпевании молимся о упокоении раба Божия такого-то, стоя со свечами, как в пасхальную ночь, мы свидетельствуем свою веру в воскресение; но, с другой стороны, свидетельствуем зажженными свечами о том, что этот человек был хотя бы малой свечой, малым светом в этом мире; что он был светом, что благодаря его жизни какая-то доля тьмы была рассеяна — в нем, в нас, в его окружении и что, когда мы молим Бога о его причислении к лику святых, мы не говорим: "Господи, Ты знаешь, что он грешил, как все люди, но, будь добр, прими его, мы же с Тобой друзья, Ты не можешь моего близкого осудить или выбросить вон из Твоей любви…" Нет, мы говорим о том, что этот человек в моей жизни был светом, в моей жизни он был откровением правды, в мою жизнь он внес любовь, красоту, мудрость и ради того, что он из меня, из нас сделал, прими нашу жизнь, включая нашу будущую смерть, как будто это его жизнь, и пусть моя жизнь, его, ее, наша жизнь будет его славой.»

В моей жизни он — был.

Наталия СОКОЛОВА
Friday, February 18th, 2005 06:11 pm
http://www.livejournal.com/users/odna_zmeia/23639.html?view=338263


КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ | РОЛИ | ПРЕССА | НАЧАЛО — СТУДИЯ | ПАМЯТИ ВИКТОРА АВИЛОВА | ГЛАВНАЯ | ФОТОГАЛЕРЕЯ | ВИДЕО | ГОСТЕВАЯ | ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ