— Оля – это маленький Авилов. Аня тоже похожа на отца, еще и характер жесткий, упрямый, Витин. Можно только попросить, заставить невозможно…

После паузы Галина продолжает рассказывать:

– Впервые я увидела его в водевиле, мне было пятнадцать, а Витя играл старушку! Естественно, я не смотрела на него как на мужчину. Это произошло потом, когда мы стали работать в театре, и все равно я никогда не воспринимала его только как мужчину. Это был человек, у которого можно было учиться, который восхищал. У нас было восемь лет разницы. Уже потом родилась симпатия, и что меня удивило, взаимная симпатия. На свадьбу театр подарил нам целый спектакль, который идет до сих пор, – «Встреча с песней». Мы сидели с ним в центре зала, я уже была беременна, и все номера пародийные, все песни… все предназначалось нам, на свадьбу.

Мы жили смешно, для нас театр был, наверное, самое главное. Мы уходили, работали, возвращались домой. Сами собирали декорации, отыгрывали, все убирали, уходили. Мы жили этим, другой жизни у нас не было. Потом дочки стали рождаться. Он играл Дракона, я играла Эльзу, и у нас не было недомолвок. Я люблю – мне это было так понятно. Я старалась успевать между кормлениями, играла в спектакле, потом скорее бежала домой. Когда у меня был спектакль, он оставался с детьми. Тоже был нянькой. Он никак особенно не ухаживал. Да нет, ну какие слова? Он тут, рядом, на сцене, все понятно! Никаких слов не было. Кроме «я тебя люблю» перед загсом – ничего. Как потом «я тебя не люблю» – холодно, как отрезал.

Никаких театральных премий у него не было. Он был признан одним из лучших актеров года в журнале «Экран» после фильма «Узник замка Иф». Такие были раньше списки – вроде «самый сексуальный мужчина», так вот он был в самом начале списка. В Японии, когда играли Гамлета, он был признан лучшим Гамлетом. О премиях Витя не думал, ему все равно было. Ему было важно самому знать, что он хорошо работает. Он тогда еще не был гением, или был им всегда, но осознал позже. Была обычная жизнь. Тоже чистил картошку, убирался и стирал пеленки. Это он уже потом, наверное, понял, лет через двадцать, что он гений. Но картошку чистить не переставал. Хотя, когда Гамлета репетировал, уходил, учил монологи, а девчонки были маленькие, тоже слышали; и как-то на Новый год: ну, дети, кто расскажет стишок? И моя: можно я? Ну, расскажи! «О небо, о земля, кого в придачу, быть может…»

Его нельзя было не обожать. Сначала я этого не понимала. А потом, когда поняла, что его нельзя не любить, относилась ко всем его поклонницам спокойно. Я не думала, что это оскорбительно, это был человек, который не мог не нравиться. И даже замечательно, что он нравился, замечательно, что его где-то покормят в другом городе, ну я просто не думала, что все это кончится трагически. Что он уйдет из семьи. Когда он стал старше, внезапная смерть сестры, Ольги (она умерла во время спектакля, ей было около тридцати), в нем многое изменила. Пропала какая-то легкость, вообще его легкий взгляд на жизнь, он, наверное, понял, что все кончается, и это было первое понимание, что жизнь не вечна. После этого он стал проще относиться ко всяким любовным историям.

Для меня его уход из семьи был настоящим шоком, ведь это была наша жизнь, наша с ним жизнь, и вдруг весь наш мир взял и рухнул. Для меня это было неожиданно, я понимала, что у него кто-то есть, но я думала, что это нормально. Для таких людей, как он, это нормально. Но когда он совсем ушел, и я поняла, что он больше не вернется, это был шок. Мне показалось, что я умерла. Я даже не понимала, что происходит. Я не чувствовала собственных рук, я слышала, что так бывает, но не могла понять, что со мной. При всем при этом нам приходилось вместе работать. И рядом дети.

Отношения не выясняли, все было понятно, чего выяснять… У него в тот момент было раздражение, что приходится меня видеть, он все же чувствовал свою вину. Но потом тоже как-то привык, там другая жизнь, другие глаза напротив, привык и к тому, что остались вместе работать. Да очень просто. Пришла моложе, просто моложе, интереснее, красивее. Не думаю, что он когда-то считал меня красавицей. С уважением относился, как к матери своих детей, но красота-то всегда привлекает мужчин. Нет ничего странного, что он ушел в поисках этой красоты.

Мы летом ездили на Волгу. Девчонки маленькие были, у него была машина «Волга», черная, у него всегда мечтой была машина, он же и работал до театра шофером… Он все время гонял ужасно, 120 — это нормальная скорость. Но не было никакого страха, я была так уверена в нем! Все мелькает там, за окном — и ладно, я не обращала внимания. Мы ездили в деревню, он там рыбачил, до реки десять километров пешком пройти для него не проблема, рюкзак на спину, и пошел! У него был такой чемоданчик — там крючочки все по номерам, это как шкатулка для драгоценностей, и приносил много рыбы — огромных подлещиков, коптил их и кормил всю деревню. Его там обожали просто, ждали как Боженьку. «Мо-осквич приехал!» И мы там все ели такую рыбу, какую сроду не ели.

На Волге он так один раз чуть не погиб: заплыл на середину реки, а там здоровые теплоходы туристические ходят, он бросил якорек, а ночью ведь спят, только на рассвете рыбалка, и вот он лежит, дремлет, поворачивается, а прямо над ним «титаник» нависает. Он был в шоке, но зато после этого принес полный рюкзак рыбы, накормил всю деревню. У него все так на грани бывало: пан или пропал. Врачей боялся страшно, до паники. Помню, как-то руку порезал ножом, я говорю: Витя, побежали скорей в больницу, а он: дай иголку, нитку, сам зашью! Не поехал, пластырем залепил, еще и клеем каким-то заклеил. Кое-как срослось. Только не к врачу! Падал в обморок при виде шприца.

Он был рукастый, мог сделать руками все, что угодно. И готовить научился. Однажды взял топор, сидел-сидел с какой-то деревяшкой и вдруг сделал ложку. Такую маленькую, хорошенькую, дочке отдал. Никто его не учил, просто сел, уперся и сделал. Такие были руки золотые, и это при том, что волосы и голова — тоже золотые! Очень за волосами ухаживал, всегда носил длинные. В последнее время у него, наверное, деньги появились, начал серьезно к одежде относиться. Ему очень шли костюмы: какой он был красивый граф Монте-Кристо — в костюме, с булавкой жемчужной… до чего красивый, невозможно! При его худобе все фраки на нем сидели изумительно. Умел ценить красоту и любил красивых женщин. Человек, который сам красив, не может не ценить красоту. Другое дело, что это, может быть, не принесло ему счастья…

Любил читать книги необычные, я все время удивлялась, всегда с книгой под мышкой, он в метро же ездил в последнее время, свою машину разбил — и ездил в метро. Шляпу надвинет на глаза, и обязательно под мышкой книга фантастическая, какие-то другие миры, он любил туда улетать, это была его естественная стихия. Одно время он зачитывался Д.Андреевым — «Роза мира», ему это было понятно. Он читал и все это понимал… При отсутствии у него образования это было странно, наверное, но он сам ко всему пришел. Все, чего он достиг — только благодаря своему внутреннему таланту. Счастье для него, что он попал в такие руки (я имею в виду режиссера театра, Валерия Беляковича), это помогло ему раскрыться.

На праздниках у нас вся его родня собиралась в Мневниках, когда его бабка еще была жива. Как-то одной тетке стало плохо. Он пошел, сделал несколько пассов руками, напитал энергией, и она очнулась и села за стол. Могли вместо праздника и на похоронах оказаться, но, слава Богу, все обошлось. Такое тоже умел делать. Когда у него было хорошее настроение, вокруг него и аура была замечательная, но если его что-то раздражало или он злился — то это все! Как ежом колючим колол, хотя просто сидел рядом. Или мог посмотреть так, что все отвалится, и только через день соберешься.

К рождению детей отнесся как к данности. Девочки были очень похожи на него. Когда он ушел, мне сначала казалось, что ему все равно, но время проходило, и он с такой нежностью начинал к дочкам относиться, видимо понимал, что столько недодал в свое время. Даже когда дочка что-то спрашивала, я смотрю — а у него на глазах слезы. Видно, много ушло такого, что и ему нужно было в свое время. Девчонки его все равно обожают, даже когда он не жил с нами, они могли прийти на спектакль и просто посмотреть на него. Или по телевизору. То есть его не было, но он все время был. Поэтому они не считали, что он от них куда-то ушел. Просто далеко, но он есть…

У него характер был взрывной. Если бы не театр, он бы наверняка дрался, у него столько шрамов на руках, на губе, ведь он ужасно нетерпимый был, кто-то что-то сказал, он не стерпит и обязательно ответит. Думаю, не случись театра, у него была бы очень буйная жизнь. Простого работяги. Он же никогда не собирался учиться. Он просто чувствовал в себе какую-то энергетику, и выход у нее мог быть совершенно неожиданным. Ведь сколько талантов так и пропало, в каждом селении есть такой человек — или над ним смеются, или убивают.

Это настоящая любовь, а как по-другому? Я не вижу ничего, что могло бы рядом стоять. Смешно говорить, замена какая-то… Это такая вершина… любая женщина после общения с таким человеком не сможет найти ничего другого, потому что это все просто смешно… такого растворения уже не будет. Не бывает. Он ушел — и отнял ВСЕ. А потом вообще ушел. Перестал быть чьим-то, стал принадлежать всем. Все, кто его любил, продолжают его любить. Он очень часто мне снится. Снится молодой, светящийся, как, наверное, всегда люди снятся, уходя на небеса… Он красивый, глаз не оторвать, и выражение лица, не характерное для него, когда он был жив. Такая улыбка… он не любил смеяться, хохотать, а тут такая странная улыбка… Мистики в нем раньше не было, он был обыкновенный человек. Это позже стал проявляться груз сыгранных ролей. Ведь непросто сыграть Гамлета, Калигулу… Надо долго погружаться в материал, и отпечаток, безусловно, остается.

Это не мог быть парень, который бы за мной ухаживал, он всегда был гораздо выше, он не ухаживал, мне вообще было приятно, что такой мастер обратил на меня внимание. Почему считается, что проявлять внимание — это задаривать подарками и что-то говорить? А если это взгляды или полуулыбка — неужели недостаточно? Поэтому слов-то не надо. Похвала, когда я что-то приготовлю, а он скажет: о, вкусно! Вот это было приятно. Он не любил разговор по душам, и мы с ним были лед и пламя. Может быть, во мне было то, чего недоставало ему. Потом ему все это просто стало не нужно.

Ему некогда было уделять внимание другим. Только работа. Для меня он всегда был эталоном мастерства в своем деле. Восхищало его умение все делать «на пять». Эта черта удивительная. Все что угодно: проблемы, сломается машина — никогда нет чувства тревоги, если он рядом. Он был надежным и совестливым. У него были друзья, которые брали выгоду свою от него, а он этого не замечал и прощал, снисходительно относился. Но были и потребители.

При мне он не влюблялся никогда. Я этого не видела, я была благодарна всем, кто за ним ухаживал, но это за ним, а не он! Но он не влюблялся при мне, а начал влюбляться после того, как ушел. У него наверняка кто-то был, просто я об этом не знала. А если догадывалась, меня это никогда не выводило из себя. Уже после расставания бывали такие моменты, что я благодарна была бы, если бы какая-то женщина пришла бы и его накормила. Вот я представляла: отыграет он Гамлета и едет черт знает куда, приедет домой, а в холодильнике пусто… Он был не ласковым человеком, но нежным. Бывают же такие люди? Не ласка, а нежность. Явных проявлений любви он всегда стеснялся. Уже когда мы не жили вместе, в Америку летели долго в самолете, волна нежности к нему подступила, купил мне в Duty free дорогие духи, и было так приятно, это же знак внимания.

Я всегда старалась быть в курсе всех его событий, даже когда расстались. Было время, что его к телефону не подзывали, если я звонила. Потом он уехал лечиться в Новосибирск, я, разумеется, это знала. Мы общались до последнего момента, до того как он улетел. Он был в Новосибирске, а я в Австрию поехала, только из-за этого связь прервалась. До этого он приехал с Сахалина, наверное понял, что ужасно болен, хотя не показывал этого, просто спина болит, и все; приехал с Сахалина и звонит: ты не можешь спуститься, я девчонкам икры привез… Я спустилась, ночь была глубокая, темнота такая, он с какой-то тяжестью вышел из машины, здоро-овые такие банки икры мне протягивает: дай им, пускай едят. Мне показалось, что он даже заплакал, махнул рукой, сел и уехал. И все. Это была последняя наша встреча.

Он всегда чувствовал свою внутреннюю силу, добиваясь всего, чего хотел, у него была вера в себя мистическая. Взгляд у него был такой, что можно было сознание потерять. Он и при жизни мог путешествовать в другие миры, а сейчас просто возвращается сюда.